Алмаз, о котором пойдет речь, имеет заметный желтый оттенок, но людям, знающим его историю, он кажется кроваво-красным. Сначала расскажем о том, как  он попал в Россию.
Конец 20-х годов XIX в. ознаменовался двумя войнами, которые Российская империя вела одновременно, и обе в Закавказье. Русские войска сражались против армий Османской и Персидской империй. И русское оружие одержало в обеих войнах победу. Первой пре­кратила сопротивление Персия. 10 февраля 1828 г. в не­большом селении Туркманчай близ персидского города Тебриза был подписан мирный договор. Он был суров для проигравшей стороны.
Персы отдали России Эриванское и Нахичеванское ханства, признали Россию единственной страной, которая может держать воен­ный флот на Каспии, а также обязались выплатить «в уважение значительных пожертвований, причинен­ных Российской империи возникшею между обоими государствами войною, а также потерь и убытков, по-терпенных российскими подданными», огромную сум­му — 20 миллионов рублей серебром.

Под договором стоят — с российской стороны — подписи уполно­моченных царем генерал-адъютанта и командующего Отдельным кавказским корпусом Ивана Паскевича, а также статского советника и камергера Александра Обрезкова. Но подлинным автором договора был А. С. Грибоедов, великий поэт и один из просвещен­нейших умов своего времени. Это с его подачи были вставлены в договор выигрышные для России и уни­зительные для Персии статьи.
Заслуги Грибоедова были по достоинству оценены императором Николаем. Александру Сергеевичу были пожалованы
орден Святой Анны II степени с бриллиан­тами, денежная премия в 40 тысяч рублей золотом (по­сле М. И. Кутузова, награжденного сотней тысяч рублей за Бородинское сражение, никто в России таких денег не получал), чин статского советника, а вскоре он был назначен полномочным посланником в Тегеран в чине министра-резидента. Когда Грибоедов покидал Петер­бург, один из английских дипломатов обронил: «Береги­тесь, персы не простят вам Туркманчая».
То ли отступать уже было нельзя, то ли Грибоедова обманула любезность шаха, приславшего ему высокую на­граду (орден Льва и Солнца I степени), но он принял на­значение. Впрочем, и оставаться во враждебном писателю петербургском обществе Александр Сергеевич не мог. Высший свет не желал прощать ему ни вольного образа мыслей, ни связей с декабристами, ни сочинения великой комедии. По свидетельствам современников, Грибоедов уезжал подавленным. В кругу литературных знакомых он обмолвился, что его отправляют «на съедение персам». У поэта было предчувствие, что назад он не вернется.

Не всем известно, что Грибоедовым был составлен подробный план экономического освоения Закавказья. Но записка, поданная на высочайшее имя, не нашла отклика. Близкие по духу люди, сосланные на Кавказ декаб­ристы осудили проект. Крушение тщательно выношен­ного плана, в который поэт-дипломат вложил весь пыл своей горячей души, также не располагало к оптимизму.
Унылый душевный настрой новоявленного послан­ника не развеяла даже тифлисская свадьба с горячо лю­бимой Ниной Чавчавадзе. Возможно, именно поэтому неоправданно резок он был в Тегеране, слишком жестко отстаивал казенные интересы, слишком бесшабашно пренебрегал своей безопасностью. Грибоедов открыто бросал вызов этикету шахского двора: то не снял галош в священном месте дворца, то чуть не довел увешанного килограммами драгоценностей падишаха до обморока, сверх всякой меры задерживаясь на представленной ему аудиенции…
Судьбу людей порой решают мелочи. Одна из таких мелочей заключалась в том, что набирать штат посольст­ва Грибоедов доверил своим новым родственникам — князьям Чавчавадзе. Окажись в миссии одни русские, дела, возможно, пошли бы совсем по-иному. Но князья порекомендовали ему нескольких грузин, которых, воз­можно, и сами плохо знали. Так в свите российского по­сланника оказались люди неблагонадежные, малограмот­ные, да еще и сомнительной нравственности. Последнее очень быстро вышло наружу. Во время следования в персидскую столицу свитские чиновники бессовестно обирали население тех городков и местечек, где оста­навливались на ночлег. В Тегеране эти горе-помощники, особенно, такие как Дадашбек и Рустембек, появлялись на улицах в пьяном виде, обнажали оружие, приставали к прохожим, оскорбляя их, демонстративно нарушали Шариатские законы. Посланник словно не видел прово­кационного поведения некоторых своих подчиненных. А недовольство русской миссией тем временем росло. Не будем забывать, что автор Туркманчайского догово­ра был первым врагом для шахского окружения.
И здесь великий писатель совершает две роковые ошибки. Сначала он согласился с тем, чтобы Рустембек начал поиски своих родственниц, увезенных несколько лет назад в персидский плен. Попутно он наводил справ­ки и о других грузинских и армянских женщинах, томя­щихся в мусульманской неволе, даже о тех, которые при­няли ислам, и вышли замуж. И вот однажды на людной улице, посреди бела дня люди Рустембека схватили
двух женщин — так и не выяснено, грузинок или армянок, — и затащили их в посольство. Рустембек сказал послу, что женщины убежали из гарема и просят защиты. Разуме­ется, они были представлены как русские подданные, что шах Фатх-Али потом категорически отрицал.
Формально Грибоедов имел право приютить бегля­нок. В статье XIII Туркманчайского договора утвержда­лось: «Подданные обоих правительств, взаимно впадшие когда-либо в плен, должны быть освобождены и возвращены в течение четырех месяцев». И посланник берет женщин под покровительство Российской импе­рии. Это была первая его ошибка. Вряд ли она сама по себе могла разъярить тегеранскую толпу. Но день спус­тя к Грибоедову явился армянин Мирза-Якуб, полтора десятка лет бывший евнухом шахского гарема. В свое время Мирза-Якуб был вывезен из Армении и добро­вольно принял мусульманство.
В Персии тех времен говорили: евнух — все равно, что шахская жена. Дипломату стоило серьезно заду­маться, перед тем как давать убежище такому человеку. Подобное действие оскорбляло самого шаха. Кроме то­го, Мирза-Якуб занимал должность казначея и знал мно­го секретов тегеранского двора. Их огласка нанесла бы болезненный удар и шаху, и всему его окружению.
Шах отправил посланцев, заявивших, что евнух об­воровал своего повелителя, и потребовавших выдачи беглеца. Грибоедов согласился решить дело в шариат­ском суде. Но слушания закончились скандалом. Мирза-Якуб, находившийся под защитой отряда казаков, осме­лев, принялся ругать ислам. Судебное заседание по­спешно закрыли, но о происшествии стало мгновенно известно на улице.
Это переполнило чашу терпения толпы. В кипящую негодованием уличную чернь улемы (мусульманские богословы) бросают огненную искру: неверному надо объявить священную войну — джихад! Вдумайтесь: целая империя объявила войну одному-единственному человеку!
Кажется, Грибоедов добился своего. Предстоит бой, и он либо погибнет в жестоком сражении, либо победит, и эта новая победа вознесет его так высоко, что импера­тор поручит ему осуществление грандиозного проекта по переустройству Закавказья.
К сожалению, шансов победить у писателя-диплома­та не было. 30 января 1829 г. в соборной мечети улемы зажигают людей: надо идти к дому русского посланника и отбить изменника Мирзу-Якуба и двух женщин. Фана­тичная толпа в добрую тысячу разъяренных тегеранцев, размахивавших палками и кинжалами, двинулась выполнять приказ. Дом окружили. Сил у защитников было слишком мало: только десятка полтора казаков. Шах, правда, прислал сотню солдат, но у них не оказалось… патронов! Мирзу-Якуба пришлось выдать толпе — и ему тут же отрубили голову. Вроде бы выдали и женщин, хо­тя единственный уцелевший русский, секретарь посоль­ства Мальцов, это отрицает. Но разъяренную толпу оста­новить было невозможно. Выбежавшего с обнаженным оружием посла закидали камнями и зарубили саблями.
Вместе с ним были убиты все находившиеся в посольст­ве люди (Мальцов успел спрятаться в соседнем доме.) Голову полномочного русского министра насадили на шест и с воем носили по городским улицам…
Еще не остыли тела убитых, а из Тегерана в далекий Петербург отправился наследник персидского престола Хосрев-Мирза. Шах просил императора предать забве­нию страшную январскую трагедию. В ответ Николай по­требовал возвращения тела русского посла. Его с трудом нашли на городской свалке и в простом гробу отправили в Россию. Примечательно, что по пути следования дрог с телом посла по персидской территории сотни людей вы­ходили почтить память Грибоедова, а солдаты отдавали ему воинские почести. Великий писатель, согласно его желанию, был похоронен на родине жены, в Тифлисе.
А Хосрев-Мирза привез в Петербург личный пода­рок шаха императору Николаю. Это был один из самых дорогих алмазов шахской сокровищницы. У нас камень стали называть «Шах». Так расплатился восточный вла­дыка за кровь русского чиновника. Кровь тридцати шести погибших вместе с Грибоедо­вым российских подданных, защищавших и жизнь по­сла, и честь империи, так и осталась неоплаченной. Только 7 лет спустя останки погибших россиян были пе­резахоронены в скромном склепе на окраине персид­ской столицы…

Что же представлял собой шахский подарок?
Когда виднейший русский минералог А. Е. Ферсман в 1922 г. обследовал алмаз «Шах», или «Солитер Хосрев-Мирза», как его еще называли в России, он разочаро­ванно заметил: «Цвет и вода камня не могут считаться первоклассными и безукоризненными». Ферсман объ­ясняет
немалый желтовато-бурый оттенок камня, во-первых, мелкими трещинками на поверхности алмаза, заполненными буроватыми окислами железа, а во-вто­рых, «легким желтоватым надцветом», характерным для многих индийских камней. Зато чистота камня поразила его. Ученый с восхищением записывает: «Его прозрач­ность можно считать безукоризненной».
На гранях камня были отчетливо видны три персид­ские надписи, относящиеся к владельцам камня. Пер­вую надпись приказал сделать в 1000 г. Хиджры (1591 г.) правитель провинции Ахмаднагар: «Борхан-Низам-шах второй». Вторую надпись сделал Шах-Джахан в 1641 г.: «Сын Джахангир-шаха Джахан-шах. 1051″. Последняя надпись была относительно свежей: «Владыка Каджар-Фатх’али-шах Султан. 1242″. Она была вырезана в 1826 г., буквально накануне печальных событий, о которых бы­ло рассказано выше.
Суть ранних записей была немедленно расшифрова­на историками. В 1591 г. падишах Индии Великий Могол Акбар направил четыре посольства к владетелям полуав­тономных провинций Южной Индии (Декана). В числе их была и провинция Ахмаднагар, располагавшаяся к се­веро-западу от Голконды, родины индийских алмазов. Акбар хотел добиться полного политического подчине­ния этих провинций власти падишаха. Три провинции согласились с требованиями Дели. Борхан отделался «ничтожным подарком» (так считали при дворе падиша­ха): 15 слонов и 5 драгоценностей, среди которых был алмаз, теперь называемый «Шах». Акбар счел себя ос­корбленным. Он собрал армию и завоевал Ахмаднагар, ограбив провинцию и отобрав у Борхан-Низам-шаха все драгоценности.
Шах-Джахан, внук Акбара, занимал престол Вели­ких Моголов с 1627 г. Падишах был большим ценителем драгоценных камней. У него во дворце была устроена мастерская, занимавшаяся их шлифовкой и огранкой. Сам правитель любил возиться с самоцветами, граня и полируя их, и по правде говоря, это увлекательное занятие нравилось ему куда больше, чем нудные дела правления государством. 1641 год — грустная дата в жизни Шах-Джахана. В этом году началась его ожесточенная борьба за власть с собственными сыновьями. г ти в конце концов победили, и падишах оказался под арес­том. Только тюрьмой ему стал собственный дворец в Аг­ре с окнами, выходившими на «восьмое чудо света» — мавзолей Тадж-Махал. Верховную власть захватил Аурангзеб, чье имя переводится как «Украшение трона»; на престол он взошел, приказав обезглавить свого брата и соперника Дара-шаха. А следующей его задачей стал возврат драгоценностей, оставшихся в руках отца. Шах-Джахан пригрозил уничтожить все самоцветы, если только алчный сын попробует отнять их силой. Время от времени Аурангзебу удавалось хитростью или пытками вырвать то одну, то другую драгоценность, но всеми самоцветами Шах-Джахана сын завладел только после смерти отца.
Между прочим, Тавернье, тщательно разглядывав­ший сокровища Великих Моголов и подробно описав­ший их, не упоминает среди могольских самоцветов ал­маза «Шах». Правда, при описании так называемого Павлиньего трона падишахов французский путешест­венник рассказывает, что
к балдахину, прикрывавшему трон сверху, был подвешен необработанный алмаз ве­сом от 80 до 90 (старых) каратов, а рядом с ним с одной стороны висел большой рубин, а с другой — огромный изумруд, так что владыка, сидевший на троне, видел эти камни прямо перед собой. Возможно, этот подвешен­ный алмаз и был «Шахом». А.Е. Ферсман определил вес «Шаха» в 88,7 метрического карата. Весьма вероятно, признает ученый, до огранки камень весил 95 старых ка­ратов, то есть 205,13 мг.
В 1739 г. алмаз вместе с остальными сокровищами Моголов был вывезен в Персию, где он оставался ровно 90 лет. Последнюю надпись сделал шах из Каджарской династии. А с начала 1829 г. камень входит в число глав­ных ценностей нашего государства.
Может возникнуть вопрос: удовлетворился ли царь Николай таким достаточно скромным подарком? Непо­хоже, чтобы он расценил столь дешево жизнь своего полномочного министра. Но с другой стороны, не объ­являть же опять войну! Персия, он знал, разорена, да к тому же на ней лежит тяжелое бремя контрибуций. Ус­тупки России она сделала очень большие. А ведь еще продолжалась война с турками. Взвесив все это, импера­тор посчитал полученную сатисфакцию достаточной. Зато — вспомните! — у России с Персией установились вполне добрососедские отношения. Персы не поддер­жали турок ни в Крымскую войну, ни в кампанию 1877 — 1878 гг., а кроме того, русское влияние в Персии надолго перевесило английское…
В настоящее время алмаз «Шах» находится в Алмаз­ном фонде Российской Федерации.
Источник: http://www.bejewel.ru

Комментарии закрыты.